- Ты, Паня, неправа, - рассудительно сказал дядя Сюва. -
Ты новому дорогу дать не хочешь. Где ж твоя сознательность?
- Знаю где, - ответила тетя Паня и, подумав, добавила: -
Где надо, там и есть.
- Не могу их слушать. Надоело, - сказал Крендель,
посмотрев на буфет, стоящий на крыше.
Одинокая ворона пересекла небо над Зонточным переулком.
Крендель потускнел. Вчерашние кармановские события
захватили его, отвлекли, а сегодня мы снова вернулись к
старому, покоробленному буфету, Два дня назад буфет казался
чудом, когда из него вылетали голуби, а сейчас стал никому не
нужной глупостью, хотелось сбросить его с крыши, расшибить
вдребезги.
- Не могу, - сказал Крендель. - Сердце разрывается.
Выведи меня на улицу.
Он навалился на меня, обнял за плечи, и я буквально вынес
его из ворот.
Залитый воскресным солнцем лежал перед нами Зонточный
переулок. Кто-то играл на аккордеоне. Над пустырем за Красным
домом подымался столб дыма. Там жгли овощные ящики.
Мы постояли у ворот, поглядели, как горят ящики, Крендель
ткнул пальцем в тротуар:
- Погляди-кось.
На асфальте был ясно виден отпечаток босой ноги. Это была
правая нога Кренделя. В прошлом году, когда здесь
ремонтировали тротуар, он разулся, отпечатал подошву на мягком
горячем асфальте, надеясь, что этот след останется на века.
- Обжегся тогда невероятно, - вспомнил он, присел на
корточки, поковырял след щепкой, проверяя, крепко ли тот сидит
на месте.
След сидел крепко, обтерся совсем немного, но Крендель
печально вздохнул:
- Вряд ли этот след останется на века. Дом снесут - будут
тротуар перекрывать. Да так ли уж важно оставлять свой след на
века? Если все начнут оставлять следы - плюнуть некуда будет.
Не глядя больше на свой след, Крендель побрел к
Воронцовке. Всем своим видом он показывал, что жизнь его
сложилась криво: и голубей-то украли, и след не останется на
века.
Только на Таганской площади он немного выпрямился,
поглядел по сторонам и вдруг изо всей силы толкнул меня в бок:
- Смотри!
Быстрым шагом, почти бегом прямо перед нами пересек
Таганскую площадь человек в кожаной кепке и замызганном
кожаном пальто.
Запахи Тетеринского переулка
Не заметив нас, да и не глядя особенно по сторонам, он
смешался с толпой которая вываливала из метро, и быстро пошел
вниз по Садовой.
- Узнаешь? Ты его узнаешь? Смотри же! Смотри! Узнаешь или
нет? Ведь это же Моня! Пойми, это - Кожаный! Что ж делать-то?
Что делать, по-моему, было ясно: бежать в Зонточный. А
то, что это был Кожаный, скрывающийся от милиции, нас не
касалось. В эту историю мы влипли только из-за голубей, а
Кожаный с голубями не был связан.
- Смотри же! Смотри! - говорил Крендель, боком двигаясь
вслед за Моней. - Узнаешь или нет? Надо в Карманов звонить.
Так и так - Кожаный на Таганке. Да узнаешь ты его или нет?
Я узнавал, но это-то и удивляло меня. Казалось, никак,
никаким образом Кожаный не мог очутиться в Москве. Я давно
понял, что между Москвой и городом Кармановом огромная
разница. И те
