губками, а в дальнейшем конце зала, у окованной
железом двери, топталась голая толпа с вениками и в шляпах.
Дверь эта вела в парилку.
Верзила в варежках и зеленой фетровой шляпе загораживал
дверь.
- Погоди, не лезь, - говорил он, отталкивая нетерпеливых.
- Пар еще не готов. Куда вы прете, слоны?! Батя пар делает!
- Открывай дверь! - напирали на него. - Мы замерзли. Пора
погреться!
- Пора погреться! Пора погреться! - кричали и другие,
среди которых я заметил Моню.
Дверь парилки заскрипела, и в ней показался тощий
старичок. Это и был Батя, который делал пар.
- Валяйте, - сказал он, и все повалили в парилку. Здесь
было полутемно. Охваченная стальной проволокой, электрическая
лампочка задыхалась в пару.
Уже у входа плотный и густой жар схватил плечи, и я
задрожал, почувствовав какой-то горячий озноб. Мне стало как
бы холодно от дикого жара.
Гуськом, один за другим, парильщики подошли к лестнице,
ведущей наверх, под потолок, на ту широкую деревянную
площадку, которую называют по-банному полок. Там и было
настоящее пекло - черное и сизое.
Падая на четвереньки, парильщики заползали по лестнице
наверх. Батя нагнал такого жару, что ни встать, ни сесть здесь
было невозможно. Жар опускался с потолка, и между ним и
черными, будто просмоленными, досками оставалась лишь узкая
щель, в которую втиснулись и Батя, и Моня, и все парильщики, и
мы с Кренделем.
Молча, вповалку все улеглись на черных досках. Жар
пришибал. Я дышал во весь рот и глядел, как с кончиков моих
пальцев стекает пот. Пахло горячим хлебом.
Пролежавши так с минуту или две, кое-кто стал шевелиться.
Один нетерпеливый махнул веником, но тут же на него закричали:
- Погоди махаться! Дай подышать!
И снова все дышали - кто нежно, кто протяжно, кто с тихим
хрипом, как кролик. Нетерпеливый не мог больше терпеть и опять
замахал веником. От взмахов шли обжигающие волны.
- Ты что - вентилятор, что ли? - закричали на него, но
остановить нетерпеливого не удалось.
А тут и Батя подскочил и, разрывая головой огненный
воздух, крикнул:
- Поехали!
Через две секунды уже вся парилка хлесталась вениками с
яростью и наслаждением. Веники жар-птицами слетали с потолка,
вспархивали снизу, били с боков, ласково охаживали, шлепали,
шмякали, шептали. Престарелый Батя орудовал сразу двумя
вениками - дубовым и березовым.
- А у меня - эвкалиптовый! - кричал кто-то.
- Киньте еще четверть стаканчика, - просил Батя. -
Поддай!
- Кожа его приобрела цвет печеного картофеля, и рядом с
ним, как елочная игрушка, сиял малиновый верзила в зеленой
фетровой шляпе. Себя я не разглядывал, а Крендель из молочного
стал мандариновым, потом ноги его поплыли к закату, а голова
сделалась похожей на факел.
От криков и веничной кутерьмы у меня забилось сердце, от
близости Мони стучало в ушах. Я схватил Кренделя за руку и
потянул по лестнице вниз.
- Давай еще погреемся, - ватно сипел Крендель, кивая
факельной головой, но я все-таки вытянул его из парилки под
душ.
Быстро обмывшись, мы вернулись в раздевальный
