судорожно пытаясь найти свой пульс. Пульса не было. - А
сердце? Бьется или нет?"
Сердце не билось и совершенно не прощупывалось. В
отчаянии Похититель каким-то образом вывернул голову и прижал
ухо к собственной груди. Сердце стояло на месте, не шевелясь.
Оно совершенно не билось, и тем не менее Похититель был жив.
Да, это было настоящее медицинское чудо: человек с небьющимся
сердцем подошел к шифоньеру, достал веревку и принялся
увязывать телевизоры.
Однако связать четыре телевизора в один узел было делом
совсем непростым. Даже человек с бьющимся сердцем изрядно бы
попотел, а Похититель ловко опутал экраны веревкой, успевая
щупать время от времени свой пульс.
Прозвенел звонок в дверь, и Похититель схватился за
сердце, но оно по-прежнему молчало, окаменев. Он подошел к
двери, заглянул в щелочку и опять ничего не увидел: за дверью
что-то серелось, а что именно, разобрать было невозможно.
- Кто там? - очень ласково спросил Похититель.
- Почта, - ответили за дверью.
Похититель открыл дверь, и тут же сердце его ударило
громом. Началось настоящее сердцетрясение, от которого рухнули
остатки душевного горного хребта, - за дверью стояли два
милиционера.
Турман и Тучерез
К вечеру мы как-то поглупели.
Я давно заметил, что люди немного глупеют к вечеру. Днем
еще как-то держатся, а к вечеру глупеют прямо на глазах:
часами смотрят телевизоры, много едят.
Вот и мы слегка поглупели. Мы глядели на Моню - и не
могли понять, кто это перед нами. А он, белокрылый, в черном
капюшончике, прохаживался по крыше и клевал крошки.
Наконец Крендель упал на колени, схватил Моню, прижал к
груди, не замечая, что к ноге великого турмана прикручено
проволочное кольцо, в котором явно светит записка. Я хотел
указать на это, но не находил подходящих слов, а "еще бы" не
годилось к случаю. Крендель записки не замечал.
- Еще бы, - сказал все-таки я.
Крендель не обращал внимания, дул Моне в нос и считал
перья.
- Еще бы, а, еще бы, - продолжил я.
Крендель высунул язык, кончиком языка стал трогать Монин
клюв. Все это выглядело довольно глупо.
- Еще бы, черт, - не удержался я. - Моньку он видит, а
записку не видит. Что ты, ослеп, что ли?
Крендель дернулся, изумленно глядя на меня, прижимая Моню
к груди.
- Еще бы тебе очки протереть, - говорил я, меня прямо
понесло. - Разуй глаза, записка у Моньки на ноге.
Крендель пугливо глядел на меня, ничего не соображая.
Тогда я взял дело в свои руки, достал записку. Вот что было
написано в ней: "Пуговица сработала. Остатки монахов, в
количестве четырех, находятся в Кармановском отделении
милиции. Куролесов".
- Какой еще Куролесов? - нервно переспрашивал Крендель. -
Откуда?
Не выпуская Моню из рук, Крендель наконец побежал к
чердаку, по черной лестнице вниз - во двор. Только у
трамвайной остановки я догнал его. И как-то особенно медленно
добирался этот трамвай до вокзала, долго-долго ждали мы
электрички. Останавливаясь то и дело, ползла электричка, и
все-таки быстро добрались мы до Карманова
