брадоусый голавль, смотрел он на меня. Он
сидел на крючке у старого, опытного рыбака и знал, что рыбак
этот вот-вот вытащит его на берег.
Последний шанс остался у голавля -- ударить хвостом,
разорвать леску. И он напрягся, собираясь сделать это
немедленно.
Но и старый рыбак был не лыком шит. Он понял, что голавль
сорвется, если не уложить его поскорей в подсачек. И я ловко
подвел подсачек под чудесную бородатую рыбу, окутал сетью
лобастую голову и выволок на берег.
-- Кстати,-- сказал я,-- по дороге на Багровое озеро много
деревень, в которых много керосиновых ламп. И даже есть одна
деревня, которая так и называется -- Керосиновка.
Оказавшись на берегу, голавль мой растерялся. Он выпучивал
глаза, разевал рот, хлопал хвостом по траве, глупо надеясь, что
рыбак отпустит его обратно в реку. Сообразив, что этого не
случится, он онемел и только раздувал жабры.
Фотограф-профессионал никакого такого голавля не заметил.
-- А сколько человек влезет в "Одуванчик"? -- спросил он.
Я стал рассказывать про лодку, а голавль мой драгоценный как
будто успокоился, жабры безумно не раздувал, только глаз его
налился кровью.
-- Да,-- вздохнул фотограф, выслушав меня с печальным
восхищением.-- Вот это путешествие!
-- Это тебе не магнитофоны слушать,-- сказал я, чтоб
повеселить голавлишку, чтоб ему было поуютней на берегу.-- Это
плаванье для людей граммофонных, для подлинных ценителей
керосиновых ламп.
-- А когда вы отплываете?
-- Пожалуй, через недельку,-- ответил я, оборачиваясь к
своему голавлю-напарнику.
Тот зашевелился, замычал, но ни слова не сказал голавлишко,
только пучил глаза из травы.
-- Может, меня возьмете? -- робко попросил Глазков.
-- Ну уж нет,-- засмеялся я,-- лодка не выдержит троих. Да и
зачем нам люди с магнитофонной нервной системой? Верно, Орлов?
-- Да что ты привязался к этому магнитофону? -- примирительно
сказал фотограф. -- Ладно, пускай граммофон лучше, я согласен.
И душа у меня не такая уж магнитофонная.
-- А какая же? -- смеялся я.
-- Может, патефонная, кто ее разберет.
-- Ты слышишь? -- хлопнул я по плечу голавля.-- Слышишь, как
он заговорил?
-- Слышу,-- глухо ответил Орлов,-- но только не слишком ли ты
торопишься?
-- Надо спешить,-- ответил я,-- позже на озеро не пробраться.
Протока так зарастает травой, что ее не найти.
-- Ну что ж,-- сказал Орлов,-- плыви, когда хочешь, а на меня
не рассчитывай.
-- Как то есть?
-- Я не плыву, остаюсь в Москве.
Серая муть объявилась в моих глазах, и за этой мутью я
увидел, как голавль, которого я с таким трудом вытащил на
берег, вдруг встал на ноги и на своих двоих пошел обратно в
реку.
-- Стой! -- крикнул я. -- Стой! Останься на берегу!
-- Я и остаюсь на берегу. Это ты плывешь,-- сказал голавль и
спокойно прыгнул с берега в воду.
И тут треснуло сердце старого рыбака -- уже ни удочки, ни
сеть не могли помочь мне. Оставался последний шанс -- с ходу, в
одежде, в сапогах и телогрейке, прыгать в воду за голавлем и
схватить все-таки его за хвост. И я прыгнул, вытянув руки.
-- Почему ты не хочешь плыть со мной?
-- Мне некогда. Работать
