я не знал -- не бесы ли катались
на лодочке под бесшумными парусами?
Мне представлялась небольшая коричневая лодочка, набитая
молчаливыми бесами, и туманный парус, и бес-капитан с седыми
усами, и рожи бесов-матросов, испачканные чугунной сажей.
Что они делали там, в лодке, я не видел -- рыбу не ловили,
выдру не гоняли, только для чего-то мочили в воде толстые
веревки.
-- Ты спишь? -- спросил я капитана.
Капитан спал. Спал капитан, убаюканный усталостью, духотой и
туманом.
Я вылез из палатки в полную темноту. И все же, как ни
странно, в темноте этой виден был туман. То ли белый, то ли
сизый -- неведомо какой.
Вытянув руки, вышел я к берегу озера, наткнулся на корму
"Одуванчика", потрогал его холодную серебряную кожу.
Забрался в лодку, сел на свое место, прикрыл глаза. В
"Одуванчике" мне было спокойнее, чем в палатке, дышалось легче.
И я решил подремать в лодке, дожидаясь рассвета.
Бесы ли шутили надо мной, но и в лодке не дремалось, не
спалось. Взявши весло, я легонько ткнул им в дно озера -- и
лодка отошла от берега. Неожиданно поплыл я в темноте и тумане.
Изредка опуская за борт весло, я слегка касался воды,
которую не видел, и не слышал ее плеска. Порою я даже и не
зацеплялся веслом за воду и двигался вперед, отталкиваясь от
тумана.
"Так и надо,-- думал я.-- Так и надо плыть -- отталкиваясь
от тумана. Для этого и построен "Одуванчик"". Туман над озером
оказался легче, чем тот, в палатке, прибрежный. Там он был
гуще, там он давил на грудь, а здесь пролетал легко, оставляя
на щеках влажный след.
Чем дальше отплывал я от берега, тем нежнее становился
туман, я чувствовал это кожей лица,-- нежнее, влажней,
невесомей. Он не терял своей густоты, но непрестанно менялся. В
темноте тянулись над головой легчайшие туманные нити, которые
вели в недра тумана, к самому его туманному сердцу.
"Мутное, наверно, у него сердце,-- думал я.-- Муть да белая
серость. Ни черта там не видать, в его сердце".
Бесформенным и рыхлым огромным комом представлялось мне
сердце тумана, оно лежало на воде, посреди озера, неподвижное и
густое.
"Надо хоть добраться до него, поглядеть,-- думал я.-- В
самое сердце я вплывать не буду, рядышком, около поплаваю".
Туман не мешал мне. Он вроде и не сердился на человека,
который собрался доплыть до его сердца.
Впереди я заметил темное пятно. Своей глубиной и
бархатностью оно отличалось от всей остальной ночной темноты и
поэтому притягивало к себе.
Ударив веслом, я всплеснул воду и вплыл в темный круг,
очерченный туманом на воде.
Чистый ночной воздух окружал теперь меня. "Одуванчик" плавно
пересекал свободный от тумана пятачок черной воды, окруженный
глухими белесыми стенами. Далеко-далеко, высоко в небо уходили
стены тумана, а там, где кончались они, горели три ярких, к
земле наклоненных звезды.
Я остановил лодку и сидел, испуганный, в сердце тумана,
задравши голову к небу.
Я узнал эти звезды, внезапно открывшиеся мне,-- Пояс Ориона.
И, пробиваясь сквозь туман, светили в небесах и остальные
звезды -- и все созвездье Орион стояло надо мной,
