а на теле-то
сидит пока крепко. И он хихикнул, покачал обеими руками голову,
подергал и за волосья.
-- Не открутишь,-- сказал он.
-- Ладно тебе, отец,-- не выдержал я.-- Я сам видел, как тело
ваше сидело под сосной, а голова над болотом болталась.
Глава XV. КАПИТАНСКАЯ УХА
-- Ты что городишь? -- сказал капитан.-- Какая голова над
болотом?
-- Евонная,-- ответил я, указавши на деда, и передернулся,
потому что никогда в жизни не произносил этого дикого слова --
"евонная".
-- Евонная? -- переспросил капитан и тоже передернулся, но
только не от слова, а от его смысла.
Капитан поднял в воздух руку и постучал своим пальцем мне по
лбу.
-- Ты что, шутишь?
-- Ты лучше деду постучи,-- сказал я, отмахиваясь.-- Глядишь,
головка и слетит с места, как жаворонок.
-- Да ты что, парень,-- сказал дед обиженно.-- Что ты на меня
нападаешь? Чего я тебе сделал?
Дед явно прикидывался дурачком, делал вид, что не понимает,
как это голова может жить без тела.
-- Ладно,-- сказал я,-- плевать я хотел на вашу летающую
голову. Летает она и пускай летает.
-- Что такое-то с тобой? -- сказал капитан, пораженный моим
внезапным сумасшествием.-- Дедушка! Не слухайте его, он
нанюхался болотных газов.
Высказавши эту неожиданную белиберду, капитан замолк. К
слову "евонная" он умудрился пристегнуть "не слухайте" и
совершенно надорвал общий язык, который до этого находил с
дедом.
Капитан-фотограф и дед Аверя сидели друг напротив друга
возле костра и глядели в воздух, в котором и висел надорванный
их язык. Ясно было, что говорить на нем они уже не могут. Дед
Аверя даже высунул свой язык, чтоб сказать что-то, капитан
высунул из солидарности свой. Пару секунд болтали они в воздухе
языками, но не могли поймать ни слова.
-- Слухайте, слухайте,-- сердито сказал я,-- евонная не
летает, а ваша где хочешь болтается. К тому же она из травы
сплетена. Но меня все это не интересует. Меня интересует только
одно -- уха. Как там, не готова ли? Жалко, что у нас одни
окуни. Эх, сейчас бы лещовую головку! Ставлю лещовую голову
против летающей!
-- Вот это ты, парень, верно сказал,-- с некоторым
облегчением вздохнул дед,-- лещовая головка сладкая.
-- У леща в голове как у купца в сундуке,-- вставил и
капитан, которому пора было вернуться к разговорной жизни.
Капитан немного успокоился, достал из рюкзака насквозь
прокопченную варежку и снял с костра ведро ухи.
Из прибрежных кустов налетел комар, закружился в пару над
ведром. Пар, пропитанный каплями окуня, вкусный пар, густой,
как кучевые облака, обволок наши лбы, затуманил глаза,
прочистил мысли. Я не знаю, о чем думал летающий лоб деда
Авери, но чистый лоб капитана в пару разгладился и думал о
лавровом листе.
"В жизни все сложно,-- размышлял я,-- все непонятно. Но пора
же отведать ухи!"
Под корнями высоких сосен мы сидим вокруг ведра с горячей
дымящейся ухою. Мы не размахиваем ложками, не набрасываемся
сразу на уху. Мы знаем, что она должна чуть поостыть. Мы
внимаем ее аромату.
Невозможно сказать -- "мы нюхаем уху". Мы -- дышим ухою.
Ложки у всех
