- а леща ел только ты, так
что у тебя передо мной преимущество - съеденный лещ. На весах мудрости мы
равны, но лещ перевешивает. Толкуй!
- Ну что ж, друзья, - сказал я откровенно, - смысл я, признаться,
понял, еще когда вы леща искали и за пивом бегали, но отказаться от леща
тоже не мог. Так вот вам, смысл этого стихотворения заключается в том, что
СМЫСЛА НЕТ.
- Хреновина! Это не толкование! А как же ЛЕЩ?
- Нету смысла. Как вы сами видели, я и ПИЛ, и ЛЕЩА ел, и НАТЕЛЬНУЮ ВЕЩЬ
вы мне сами подарили, я имел все, несмотря на призыв поэта не пить, а
покупать. А насчет сундучка вот что: во-первых, это не сундучок, а вроде
ларец, такие ларцы делали для богатых дам минувшего времени, открыть их
можно было просто ноготком. У меня нету дамского ногтя, но есть рыбья кость.
Попробуем, - и я взял обсосанное и сомкнутое с хребтинкой ребрышко леща и
сунул в замочную скважинку.
Тыркнул, тыркнул - не получилось.
- Э-э-э-э, - заэкали на меня во главе с лоцманом, - какой фрак
выискался, умней него нету, косточкой, дескать.
Я помочил кость в пиве - покарябал внутри, еще помочил, еще покорябал,
и вдруг послышался звук "чок" - и полилась дивная музыка Моцарта и Беллини,
прекраснейшая сюэрта, написанная для валиков на колокольчиках.
Под бемоли сюэрты крышка стала приоткрываться, и из глубины волшебного
сундучка поднялись две изысканных фигуры.
Одна - в богатом халате, в красной феске с тюрбаном, другая - в
клетчатых брюках, полосатой шляпе.
И фигуры, кланяясь друг другу, изысканно вдруг заговорили -
оказывается, в сундучке был спрятан органчик. Звуки их голосов я и вынужден
записать здесь в виде короткой и благонравной пьески.
- Из дальних ли морей
Иль синих гор
Любезный ты вернулся, Никанор?
- Из Турции приехал я, Сергей,
Привез ушных
Серебряных серьгей.
- Где ж серьги те?
- Да вот они в ларьце,
Который формою похож на букву "Це".
- О, красота!
Диковина!
Неуж
Они послужат украшеньем уш?
- Весьма послужат!
Посмотри, мой друх,
Какая красота для женских ух!
Смотри, какие на серьгах замочки!
- С такою красотой,
Засунутою в мочки,
Они весьма нас будут соблазнять!
Тут Никанор поклонился, наклонился, нырнул куда-то в глубь сундучка и
вынул серьгу.
О!
Изогнутая сдвоенным ребром василиска, выкованная из цельного куска
перлоплатины, она удлиняла наш взгляд, частично выворачивая его наизнанку,
потом укорачивала, а изнанку ставила ребром на подоконник.
Великолепные алпаты,
сапгиры и Гайдары,
чистейшей воды ахматы
украшали серьгу.
Матросы завороженно смотрели на это произведение искусства, слегка
ослепленные блеском особо сверкающих розенталей.
- И это что? - спросил боцман. - Все?
- Не знаю, - сказал я. - Может, еще чего-нибудь достанет.
Но фигура Никанор больше ничего не доставала.
- И это все? - обиженно спрашивал Чугайло. - Одна серьга! А где же
вторая?
- А вторая, - сказал капитан, - давно находится у вас в ухе, дорогой
господин Чугайло.
Глава LXXXVIII. Остров Едореп
