весной - в любое время года
казались болота мрачными, унылыми, только Кривая сосна радовала глаз.
С севера была она строга, суховата. Она подставляла северу голый ствол
и не прикрывалась ветками от ветров.
С востока ясно было, что сосна действительно кривая. Красный ствол туго
загнулся вправо. За ним метнулись ветки, но тут же поворотили назад,
напряглись и с трудом, цепляясь за облака, выправили ствол, вернули его на
прежнюю дорогу.
С юга не было видно кривизны. Широкая хвойная шапка нависла над
болотом. Вырос будто бы на торфу великий и темный гриб.
А с запада кривизна казалась горбом, уродством. С запада походила сосна
на гигантский коловорот, нацеленный в небо.
В сухой год в июле над сосною прошла гроза. Торфяная туча навалилась на
болота пухлым ржаным животом. Она ревела и тряслась, как студень. От ударов
грома осыпалась голубика.
Прямая молния угодила в сосну, спиралью обошла ствол, пропахала кору до
древесины и нырнула в торф. От этой молнии за год высохла сосна, но долго
еще стояла над болотами, сухая, посеребренная. Осенний ветер - листобой
ухватил ее за макушку, поднажал в горб да и вывернул с корнем. Рыхлый торф
не удержал корней.
Года через два после того я охотился на торфу.
Была ранняя весна, и утка летела плохо. В болотах млел еще желтый
кислый лед, но на берегах уже появилась из-под снега прошлогодняя трава и
груды торфа.
Частым осинником вышел я на поляну, где лежала Кривая сосна. За зиму на
нее намело снегу. Корень-выворотень весь зарос им и стоял торчком среди
осинника, как белый горбатый бык. В осиннике снег таял медленней, чем на
открытом месте, - всюду видны были светлые пятна, а на них зимние заячьи
следы.
Вспрыгнув на ствол, я заглянул по ту сторону поваленного дерева. Здесь
снега было еще больше - целый сугроб, и на снегу, притаившись, лежал большой
серый зверь.
Рысь!
В глазах поплыли красные пятна, я стал сдергивать с плеча ружье, но
зверь не шевелился. Постояв с минутку, я осторожно слез на землю, шагнул
вперед.
Вытянув длинные голенастые ноги, запрокинув голову, на снегу передо
мной лежал лосенок. Он был серый, как нелинявший заяц, - темная спина цвета
осиновых сережек, а на животе мех светлый, облачный. Глаза его были закрыты.
Рядом лежало несколько обглоданных осиновых веток.
Я подошел и не знаю зачем дотронулся до него сапогом. Нога ударилась,
как об пень, - он давно уже окоченел. На боку заметно было белесое розовое
пятно - след огнестрельной раны.
Дело было ясное. Кто-то стрелял в лосенка и ранил его. Стрелял
браконьер, дурак. Он знал: лосей бить запрещено. Выстрелив, он напугался
того, что сделал, убежал домой.
Измученный болью в боку, лосенок не один еще день бродил по лесу и
пришел сюда, в осинник у Кривой сосны. Здесь он прилег на снег и лежал,
защищенный корнем-выворотнем от ветра.
Закурив, я закинул за спину ружье и хотел осмотреть его рану, но замер
на месте.
В десяти шагах, в ольховых кустах, приподняв лишь голову от земли,
лежала лосиха. Она лежала неподвижно и тяжело, внимательно глядела на меня.
В деревне
