ворона сама надумала к людям подходить. Подойдет к
трактору и смотрит, как тракторист гайки крутит. Или подлетит к магазину,
сядет на крылечко и глядит: кто чего в сумке несет - кто хлеб, а кто постное
масло.
И особенно ворона привязалась к одной нашей деревенской бабе -
Кольки-механизатора жене. Куда она идет - туда и ворона летит. И уж если
увидишь - глупая ворона крутится, значит, здесь где-то рядом и
Кольки-механизатора жена.
Ребятишки, конечно, веселятся, да и взрослые дразнятся:
- Эй, привет! Воронья невеста!
- Да не воронья я невеста, а Кольки-механизатора жена!
Вот однажды пошла жена Колькина на колодец. Набрала воды, оглянулась, а
ворона рядом на снегу сидит, глядит на нее вороньим глазом. Тут жена эта
схватила ведро и окатила ворону с головы до ног. Обиделась ворона. Сидит на
снегу мокрехонька, глядит вслед глупой бабе.
Тут все в деревне напугались: замерзнет ворона. А ворона залетела в
магазин, уселась там на прилавке, обсохла кое-как. А потом снова полетела
Кольки-механизатора жену искать.
- Да что же это такое! - сказал я. - Чего она к ней привязалась? Ну,
привязалась бы ко мне. Я бы ее водой не обливал, я бы ей хлеба накрошил.
- И ничего особенного тут нет, - сказала Орехьевна. - У Кольки-то
механизатора жены по две серьги в каждом ухе. Да и на шее побрякушки висят.
Вороне нравится, как они блистают, летает за ней, побрякушку хочет. Вот и
отдала бы вороне серьгу, небось не обедняла бы.
Не знаю уж, правильно сказала Орехьевна или нет. Но только если б за
мной ворона летала, если б меня любила, я бы ей крошки хлебные сыпал и
побрякушки дарил, а водой бы никогда не обливал. Но не меня полюбила ворона.
Полюбила она жену Кольки-механизатора. Вот все-таки какая глупая бывает на
свете любовь!
ЗАЯЧЬИ ТРОПЫ
Да что это такое! Куда ни пойдешь - всюду заячьи следы.
А в саду не то что следы - настоящие тропы натоптали беляки между груш
и яблонь.
Стал я считать по следам, сколько зайцев приходило ночью в сад.
Получилось одиннадцать.
Обидно мне стало - всю ночь спал как убитый, а зайцы мне и не снились.
Надел я валенки и пошел в лес.
А в лесу заячьи тропы превратились в дороги, прямо какие-то заячьи
шоссе. Видно, ночью беляки да русаки табунами тут ходили, в темноте лбами
сталкивались. А сейчас ни одного не видно - снег, следы, солнце.
Наконец заметил я одного беляка. Он спал в корнях поваленной осины,
выставив из-под снега черное ухо.
Я подошел поближе и говорю тихонько:
- Эй, вы!
Ухо черное высунулось еще немного, а за ним и другое ухо - белое.
Это другое ухо - белое - слушало спокойно, а вот черное все время
шевелилось, недоверчиво склоняясь в разные стороны. Как видно, оно было
главней.
Я шмыгнул носом - и ухо черное подпрыгнуло, и весь заяц вышел из-под
снега.
Не глядя на меня, он боком-боком побежал в сторону, и только ухо черное
беспокойно оглядывалось - что я там делаю? Спокойно ли стою? Или бегу
следом?
Все быстрей бежал заяц и уже несся стремглав, перепрыгивая сугробы.
Ухо его черное замелькало среди
