Загремел оркестр, столики ринулись танцевать, табачный дым, как остатки
фейерверка, стелился над графинами. Гром оркестра и дым табаку приглушили
свет люстр. Человек с куклой сидели тихо-тихо, лица их и силуэты размылись в
дыму, и мне даже казалось, что они оба детские куклы, и хозяин их спит
где-то в дальней комнатке, а их позабыл за игрушечным столиком на взрослом
разнузданном пиру. Я долго наблюдал за ними и вдруг случайно встретился
глазами с печальным господином. Как-то получилось через дым и гром. Щель что
ли в дыму образовалась? Я кивнул в эту щель, и мне кивнули в ответ.
-- Сильно чокнутый,-- шепнул бармен.-- Приехал откуда-то с Севера.
Только с куклой и ходит. Денег -- тьма!
Расплатившись, я встал и, направляясь к выходу, слегка поклонился
маленькому господину:
-- Херес помог живописцу.
-- А я боялся, что вы не заметите,-- улыбнулся он.-- Это был мой привет
Красной Сосне. Присядьте на минутку. С Генриэттой Павловной вы, кажется,
знакомы?
-- Немного,-- сказал я и, усаживаясь рядом с куклой, чуть поклонился
ей.-- Добрый вечер.
Генриэтта Павловна потупилась.
-- Она у нас молчалива. Но, должен признаться, я не люблю, когда дамы
кричат и хохочут,-- и он кивнул в сторону столика, за которым визгливо и
безнравственно всхахатывали.
-- Молчание -- не порок,-- согласился я.-- Сейчас слишком многие много
говорят, а я не всегда и слушаю. Бывает, и пропускаю что-нибудь мимо ушей.
Потом -- так неловко.
-- Не обращайте внимания,-- посоветовал мне печальный господин.-- Уши
наши вполне разумны, ничего важного они сами не пропустят.
-- Вы знаете, я писал и черные березы, и синие осины, но только красная
сосна получила приз.
-- Я люблю сосну. Правда, ваша сосна -- крымская, а я работал когда-то
там... где корабельные... Как же они падали! О, как падали... Но за черную
березу?.. Немного хересу, а?.. Недолюбливаю березы. Вот Генриэтте Павловне
только березу и подавай, ей бы только мечтать и вздыхать.
Генриэтта Павловна помалкивала, уткнувшись в минеральный фужер. К
сожалению, она немного сползла с кресла и могла вот-вот нырнуть под стол.
Хотелось ей помочь, но я не знал, как это сделать. Неловко, черт подери,
хватать спутницу другого человека и усаживать ее на стул попрямей. Я
старался не шевелиться, опасаясь полного сползания Генриэтты Павловны.
Оркестр немного поутих, зазвучало танго, и я хотел уж откланяться, как
вдруг господин с бабочкой сказал:
-- Геточка, ты помнишь это танго? Хочешь потанцевать?
-- Извините,-- сказал он мне.-- Мы немного потанцуем.
Он обошел меня, подхватил куклу и, прижимая к груди, стал
пританцовывать возле столика.
Мне сделалось очень неловко. Посетители "Ореанды" растаращили свои
налитые дымом глаза, некоторые наивно-восторженно разинули рты, глядя на
танец с куклой. Разглядывали и меня с изумлением, дескать, это еще что за
такое?
Я сидел тупо, как волк, не решаясь почему-то уйти. Наверно, хересу было
много. А чего-то другого мне не хватало. Чего? Неужели Красной Сосны? Но
сосны не ходят с нами по ресторанам. Не помню ни одного художника,
