пустоту или
в вату. Не люблю я вату... Вы знаете, я уж тут подумал, не пригласить ли мне
в ресторан Красную Сосну. Это вы с вашим другом навели меня на такие мысли.
Генриэтта Павловна изумительно молчала. Огромнейшие ее ресницы были
предельно добродушны, никакого намека на темную мысль не мелькало на ее
слегка подкрашенном лице. Чего я отказался с нею потанцевать?
-- Тут зашел разговор о семейной жизни,-- продолжал я, склоняясь к
плечу дамы.-- Все-таки, главное -- понимание и, я бы сказал, ласковая
терпимость. Именно ласковая терпимость -- основа долголетней любви.
Я размахивал, кажется, немного руками, поясняя свои мысли, и даже
показывал на пальцах что такое "ласковая терпимость". Почему-то эта самая
"ласковая терпимость" казалась огромной находкой моего практического ума.
-- Надо отметить еще и другое,-- настаивал я, чувствуя, что Генриэтта
Павловна согласна со мной не во всем.-- Во-вторых... надо отметить...
Отметить я более ничего не успел. За столиком, где сидела невнятная
толстуха, вызрел скандал.
-- Отойди! -- выкрикивала она.
Мужчина же, пришедший с нею, какой-то вроде мотоциклиста без шлема,
что-то яростно шептал печальному господину, который топтался у их столика.
-- Вы печалите,-- внятно говорил маленький господин.-- Вы печалите
меня. Огорчаете душу.
-- Отойди!
-- Не обращайте внимания,-- шепнул я Генриэтте Павловне.-- Сейчас это
как-нибудь уляжется. Хотите хересу?
-- Вы нарочно унижаете меня,-- слышался голос маленького господина.-- И
зря, зря... Ладно, я уже сам расхотел танцевать с вами, буду танцевать со
своими ботинками.
Тут он быстренько скинул свои лаковые с высокими каблуками штиблеты,
прижал их к груди и заскользил в носках по паркету. К сожалению, он плакал.
-- Господи,-- вздохнула Генриэтта Павловна.-- Ну, дитя же, дитя...
Подбежали два официанта. Бесцеремонно, но... демонстрируя все-таки
ласковую терпимость, стали подталкивать его к столику. Подскочил и я.
-- Эта женщина,-- жаловался он, упираясь и бровью показывая на
толстуху, она не понимает и не может понять...
-- Генриэтта Павловиа скучает,-- уговаривал я.
Оглянувшись, я вдруг заметил, что какой-то человек подошел к Генриэтте
Павловне, дернул за волосы и, засмеявшись, отскочил в темный угол.
Он нуждался в немедленном наказании, и я побежал поскорее в этот темный
угол, оставив на миг плачущего господина. Но я не мог найти этот угол. Весь
зал состоял из таких темных углов, и в каждом смеялись и ели люди, вполне
способные дернуть куклу за волосы.
-- Отпустите, отпустите меня,-- говорил официантам господин с
бабочкой.-- Отпустите, а то я упаду.
Официанты твердо держали его за локти.
-- Отпустите,-- жестко приказал я.
Они отчего-то послушались, и маленький господин быстро и ловко надел
штиблеты.
-- У меня закружилась голова,-- рассмеялся он, беря меня под руку.--
Давно не танцевал.
Мы поспешили к столу, где маялась Генриэтта Павловна. Несколько минут
посидели молча.
-- Не люблю, когда меня хватают за руки,-- объяснил он мне и кивнул в
сторону Генриэтты Павловны.--