Чуковскому, и
я орал весело. Но дальше лимонада все-таки не двинулся -- Чуковский вдруг
остановился. Перед нами стоял на тропе человек. Это был изумительный
писатель Борис Владимирович Заходер. Он поклонился Чуковскому. Корней
Иванович поклонился в ответ. Они разговорились. Я стоял за спиной
Чуковского, не зная, что делать с лилипутами.
-- А вот смотрите-ка,-- сказал Корней Иванович, оборачиваясь ко мне.--
Вот -- юный поэт. Он про лилипутов написал.
-- Знаю, знаю,-- сказал Борис Владимирович.-- Добрый день, читал,
читал.
К чести Бориса Владимировича надо сказать, что в те времена он не читал
ни одной моей строчки. Не печатали.
Прогулка обрастала людьми.
Вышли с тропы на широкую расчищенную дорогу. Здесь оказалось несколько
бородатых литераторов с палками в руках. Среди них самым бородатым и, так
сказать, самым палкастым был Лев Зиновьевич Копелев. Копелев приветственно
замахал палкой, Корней Иванович махнул своей палкой в ответ.
Скоро уже небольшая толпа ходила вокруг Корней Ивановича, а сам Корней
Иванович двигался то к своему дому, то к дому творчества писателей. Я шел
чуть сбоку, чуть сзади. Лилипуты откипели во мне.
-- Ташкент! -- громко рассказывал Корней Иванович.-- Там в баню
рвались, как на концерт Шаляпина. Вставали в очередь за семь часов до
открытия...
-- Корней Иванович,-- прервал его кто-то,-- сегодня мороз. А ведь врачи
вам запретили много говорить на морозе.
-- Ну и что? -- сказал Чуковский.-- Я не вижу здесь врачей.
-- Но все-таки... надо поберечься!
-- Да ведь и рассказать кому-нибудь надо! Ну вас, лучше я дереву
расскажу.
Он остановился и, слегка поклонившись заваленной снегом сосне, густо
сказал:
-- Слушай, Дерево!
Сосна дрогнула. С веток ее посыпался сухой снег.
Литераторы с палками отсеялись, разошлись, отпрощались.
Мы с Корней Ивановичем остановились у крыльца его дома. Здесь, на
деревянных столбах, наросли пуховые шапки снега.
-- Вот смотрите,-- сказал он и поднял палку. Мне показалось, что он
сейчас ударит по снежной шапке, но он неожиданно ловко ткнул палкою в шапку.
-- Это глаз,-- сказал он.-- А вот и второй.-- И ткнул второй раз.-- А
уж это рот, нос, ухо.
Корней Иванович рисовал палкою и одновременно палкою же лепил из снега
неведомую рожу. Все это напоминало детскую работу в стиле "точка, точка,
огуречик...", пока Корней Иванович не сказал:
-- Это ваш портрет.
-- Как, то есть, мой?
-- А так -- вылитый вы! Ну ладно, не хотите -- не надо. Вот сейчас
усечем немножко этот снежный череп и добавим лукавства.
Лакированная черная палка легко рассекала ком, и откуда-то
действительно явились лукавство в снежной роже и сказочность.
Мы вернулись в дом.
В прихожей Корней Иванович снял пальто, шапку-пирожок, вернее целый
островерхий каракулевый пирог, уселся в кресло и, кряхтя, попытался снять
валенки. Валенки не снимались. Корней Иванович и так и сяк подцеплял носком
пятку, но носок с пятки соскальзывал.
-- Позвольте, помогу.
-- Не выйдет. Тут сноровка нужна. Есть у вас сноровка?
