момента, когда я через 20 лет напишу эти строчки.
Я был чрезвычайно напряжен. Никогда в жизни я не ел бульон с писателем,
да еще с Корнеем Чуковским. От напряжения захотелось третьего пирожка, и я
уже открыл рот, чтоб попросить его, но тут Корней Иванович сказал:
-- Так дочитайте же про лилипутов. Самое время. Бульон. Пирожки.
Я начал читать. Сбивался. На аллее читалось легче. Выслушав меня,
Корней Иванович доел бульон и сказал:
-- Лучше быть юным поэтом, подающим надежды, чем старым, не оправдавшим
их.
К Корней Ивановичу пришла медицинская сестра. Она должна была взять
кровь на анализ. Из пальца.
Пока она готовила пробирки и пальцеукалыватель, я показывал Чуковскому
свои рисунки. Корней Иванович хмыкал, кивал, иногда говорил: "Ах вот оно
что!"
Медсестра прочистила пальцеукалыватель и всадила его тупую иглу в палец
Чуковского. Корней Иванович не поморщился, а я слегка содрогнулся. Это у
меня был жест сопереживания, инстинктивная помощь, дружеская поддержка.
-- Вы, кажется, боитесь крови?-- спросил меня Корней Иванович.--
По-моему, вы вздрогнули.
-- Да нет,-- сказал я.-- Просто не очень-то приятно, когда в палец
тупой иглой тычут.
Медсестра выдавливала кровь и размазывала ее по стеклянным дощечкам.
-- Нельзя бояться крови,-- продолжал Корней Иванович.-- Кровь -- это
естественно. Смотрите, как она выдавливает мою кровь, поверьте, мне это
безразлично.
-- Старики легче переносят боль,-- сказала вдруг медсестра.-- Молодые
больше боятся крови.
Вот тут Корней Иванович поморщился. Кажется, ему был не слишком приятен
этот намек на его возраст.
-- А вы, оказывается, не только берете кровь,-- сказал он сестре,-- вы
ее еще и портите... Так вот, насчет крови,-- продолжал он, повернувшись ко
мне.-- В некоторых ваших рисунках она есть, а в некоторых ее нет.
Разбираться, в каких рисунках кровь есть, а в каких ее нет, мы не
стали.
Корней Иванович снял со шкафа оранжевого льва, сделанного скорей всего
из поролона или чего-нибудь в этом роде. На груди у льва висел шнурок.
-- Вот смотрите какая штука,-- сказал Чуковский и тут же дернул льва за
шнурок, лев зарычал. И вдруг сказал по-английски:
-- Ай эм э риал лайон. Ай эм зе кинг еф джанглз.
-- Я настоящий лев! Я царь джунглей! -- перевел Корней Иванович.
И тут у Чуковского сделался такой вид, как у царя джунглей, львиный
вид.
И я окончательно увидел, с кем имею дело. Передо мной был
действительный Царь джунглей, и джунгли эти назывались Переделкино -- дачный
городок писателей. Невиданные сверхсплетения времени и судьбы окружали
Корнея Ивановича, а уж он-то был Царь этих джунглей, и если выходил пройтись
-- Лев в валенках,-- ему приветливо махали палками. И я возгордился, что
однажды -- зимой 1966 года -- случайно оказался спутником льва -- Царя
переделкинских джунглей.
-- Царь -- не совсем точный перевод,-- заметил я.-- Кинг -- это
все-таки скорее "король". Король джунглей.
Корней Иванович не стал отвечать. Он одобрительно осмотрел меня и,
кажется, порадовался, что я знаю по-английски хотя бы одно
