А еще я по ночам петухов слушаю. Неверные здесь петухи,
инкубаторские. Они не понимают полуночи. Поют как попало.
Тут Борис Викторович стукнул кулаком по столу, сильно рассердившись на
хотьковских петухов.
Внезапно и Анна Харитоновна ворвалась к нам в "кабинет". Она,
оказывается, с кухни услыхала про петухов.
-- А ведь кур надо вовремя загонять! -- возмущалась она.-- Дурные
петухи! Инкубаторские!
-- Поют -- ничего не понимают,-- вставила с кухни и Лариса Викторовна.
-- Как попало бродят!-- завершил Шергин.
Тут я тоже возмутился поведением хотьковских петухов, изругал их на все
корки, и Анна Харитоновна, которая видела меня впервые, сделалась мною
довольна. Если ругает петухов инкубаторских, значит, свой человек.
-- Вы, Борис Викторович, ему еще про колдунов расскажите,--
доброжелательно сказала она.
-- Каких колдунов?
-- Наших колдунов, хотьковских.
-- А что, здесь колдунов, что ли, много?
-- Ужас просто,-- сказала Анна Харитоновна.-- Колдуют с утра до вечера.
-- Много, много колдунов,-- с кухни заметила и Лариса Викторовна,-- и
очень разные. Могут болячку наколдовать, на корову порчу напустить. Но
Бореньку колдуны уважают. Один обещал даже с глазами помочь, да вот не
приходит.
-- И на порог больше не пущу,-- сказала Анна Харитоновна.-- Болтун.
-- Когда-то еще Сперанский предполагал заняться колдунами,-- сказал
Шергин.-- У нас в Архангельске, помню, был суд над колдуном, у которого злая
сила была. Я мальчишка был, гимназист, не вникал. А свидетелей была целая
волость... Я-то был глупее теперешнего.
Настал вечер. На кухне хлопотала Анна Харитоновна. Заходили соседи, и я
все ожидал какого-нибудь колдуна, да они не являлись.
Дружеский разговор писателя; его речь была разнообразна, образна. Я не
хотел забыть эти промелькнувшие блики и жемчужины шергинского разговора и
кое-какие слова его записал прямо тогда в "кабинете". Свои-то реплики
позабыл и в дальнейшем их опускаю. По словам Бориса Викторовича легко
восстановить нашу беседу.
-- Старые рассказчики говорят, что теперь культура слушанья упала.
Слушать не умеют... В Архангельске я выступал весной сорок первого года на
лесопильном заводе. Перед самой-то войной... Меня не отпускали рабочие. Я
около трех часов рассказывал. Культура слушанья была высока.
Здесь надо отметить, что Борис Викторович не называл себя писателем, во
всяким случае в разговорах со мной. Он считал себя артистом, рассказчиком.
Свои вещи он готовил как устные рассказы и только через много лет их
записал.
-- Сейчас уже не рассказываю... Да уж и очи потухли, и голос пропал...
Вот я теперь иногда начну что-нибудь сам себе рассказывать -- это уж
привычка. Я раньше думал -- это свойство артистов рассказывать самому себе,
а сейчас думаю -- это свойство стариков. Кривополенова сама себе
рассказывала. "Я,-- говорит,-- стенам рассказываю!" И рассказывает,
рассказывает сама себе и хохочет, играет сама с собой... И сейчас в Москве,
на Рождественском бульваре, выйду на лавочку посидеть перед домом, а ребята
московские,
