я это
видел и радовался.
-- Спели бы, что ли,-- попросил я.
-- Да не знаю -- что? -- засомневалась Анна Харитоновна. Лицо у нее
было удивительно доброе и будто вытесано, прошу прощенья, топором.
-- У Анны Харитоновны сейчас не поймешь и какой голос,-- заметила
Лариса Викторовна,-- то ли "бас профундо", то ли "меццо кухаркино".
-- У нас девушки такими голосами поют: высоко-высоко, до неба доходит.
-- Наших девок,-- горделиво сказал Борис Викторович,-- никому не
перевизжать.
Анна Харитоновна запела "Меж высоких хлебов затерялось...", и соседки
подхватили, только мы с Борисом Викторовичем слушали. Начались и другие
песни, мне неизвестные, пела одна Анна Харитоновна. К глубокому сожалению, я
не записал ни слова, все внимание мое было с Борисом Викторовичем. Так
хорошо было сидеть рядом с ним.
Иногда он наклонялся ко мне, шептал на ухо:
-- Мало кто остался, кроме семьи Барыкиных, кто помнит старину...
Фольклористы прозевали Подмосковье. Сколько здесь было интересного. И очень
много общего с северным...
Стали просить и Бориса Викторовича спеть былину. В шутку предложил
подыграть на гитаре. Посмеялись, уж очень несовместимы казались Борис Шергин
и современная гитара.
-- Под гитару можно частушки петь зубоскальные,-- сказал Борис
Викторович,-- а былину?.. В недавние времена был такой певец -- Северский.
Это был модный человек -- вельветовая рубашка, брючки, такой модный
джентльмен. У него были очень неуклюжие гусли на коленях. Он говорил, что
невозможно, как северные сказители, сидеть идолом и дудеть в одну дуду. И
вот он очень изящно, со сделанным маникюром, начинал: "Не сырой-то дуб к
земле клонится..." Одной рукой аккомпанирует, а другой изображает жестами,
что поет. А у нас былины пелись всегда без аккомпанемента. Я видел только
одного кареляка, который сопровождал пение игрой на кантеле. А уж тот карел,
от которого записана "Калевала", пел без аккомпанемента.
Борис Викторович, помолчал, вспоминая, и запел про Авдотью-рязаночку:
Дунули буйные ветры,
Цветы на Руси увяли,
Орлы на дубах закричали,
Змеи на горах засвистели.
Деялось в стародавние годы.
Не от ветра плачет сине море,
Русская земля застонала.
Подымался царище татарский
Со своею синею ордою...
Вдруг почему-то я вспомнил о медведях.
Рассказал, как напугался однажды медведя, который "мне на ногу
наступил" -- отпечатал свой след на моем следу. Говорил я взволнованно, и,
наверное, в рассказе моем прозвучали нотки пережитой опасности.
-- Людей, чистых душой, звери не трогают,-- сказал Борис Викторович.--
Медведь, если человека встретит, в сторону уйдет. Медведицы бедовы. Не
съест, а уж выпугат. Вот знакомая моя, Соломонида Ивановна, пошла по
чернику. Вычесывает ягоду гребнем, глядь -- медведица! И два медвежонка.
Идет на Соломониду с распахнутыми лапами. А спички были! Прижалась
Соломонида к березе старой, дерет кору, подожжет -- в медведицу бросит. А
медведица мох роет. Нароет моху -- бросает в Соломониду, всю ее мохом
залепила. Долго так бросали-то, после
