там шкаф и рояль. А сейчас дом
забирает какое-то министерство, вот мы и ожидаем, когда выселят.
Какое министерство? Когда заберут? Что будет с домом? На эти вопросы
ответить, конечно, я пока не могу. А по Рождественскому ходить стало легче.
Все-таки теперь известно, что здесь живут люди, преданные памяти Бориса
Шергина, и чай они с травками пьют, и про корабль знают.
Никак не могу расстаться с этой рукописью, которая, по сути дела, давно
уж кончилась.
Наверное, чтоб затянуть работу, я поехал в Хотьково. Был август. Жаркий
полдень. В речке Паже молодые люди купали большую черную собаку. Остановился
с ними поболтать.
Про Шергина спрашивать их не стал, чтобы не огорчаться. Поговорили мы с
минуту, и я пошел дальше.
Тропинка, ведущая на бугор, справа и слева была обсажена картошкой.
Фиолетовые картофельные цветы напомнили о хотьковских колдунах, были велики,
как пионы.
Я поднялся на бугор и встал прямо перед домом, в котором много лет
прожил Борис Викторович. Вдруг я засомневался. Дом обнесен был высоким
глухим забором, которого я не помнил. В соседнем саду под яблоней пожилая
женщина мыла в тазу морковь.
-- Простите,-- сказал я.-- Где здесь дом Анны Харитоновны?
-- Да вот же он.
-- А забор-то вроде не тот.
-- Так ведь дом продали сразу после смерти Анны Харитоновны.
-- А Бориса Викторовича вы помните?
-- Ой, да как же, как же не помнить! Заходите, заходите...
Так встретился я через много лет с Надеждой Сергеевной Козловой. И
долго сидели мы под яблоней.
-- Борис Викторович, он ведь одну зиму и у меня жил с братом... Все,
бывало, ждал его, выйдет на бугор и жалобно так зовет: "Толя... Толя..." У
меня тогда, сын с Севера вернулся и пил сильно, и мы все ругали его, а Борис
Викторович говорил: "Не ругайте, не ругайте его, вы не знаете, что такое
Север". Борис-то Викторович уж слепенький был, вот выглянет из окна, вон его
окно-то, а я в саду ли, в огороде что-то делаю, ну, как сейчас, морковь мою,
Борис Викторович и скажет: "Надя, ты что делаешь?" А я скажу: "Да вот, Борис
Викторович, морковь мою". А он скажет: "Надя, ты уж приходи вечером". Так
всегда хорошо поговорим с ним, душевно... Не было такого человека, который
бы мимо Бориса Викторовича в жизни прошел и не заметил, у всех к нему сердце
лежало, это потому, что Борис Викторович святой был, его ведь и колдуны
боялись. Я им и говорю: это вам не на картошку колдовать: сама-то в цвет, а
в земле-то нет...
-- Что ж, неужто есть еще в Хотькове колдуны?
-- Да уж этого-то добра хватает... А туда вы, за забор, не ходите, там
все изменилось, только вот окошечко Бориса Викторовича, посмотрю и
поплачу...
За забор в бывший дом Анны Харитоновны я не пошел. Нельзя мне туда.
Посмотрел на окошечко, пошел обратно.
Главное -- "не сронить бы, не потерять веселья сердечного".
Да разве потеряешь?!
--------
На барсучьих правах
С Иваном Сергеевичем Соколовым-Микитовым познакомиться я никогда в
жизни и не мечтал. Для меня это был писатель из давних времен, вроде
Мамина-Сибиряка. С детских лет я знал и любил его книги, но все-таки
