даже
фамилию произносил неверно: Микитов вместо Микитов.
Но вот случилось так, что я лишился постоянной работы в штате одного из
полутолстых журналов, сделался, как тогда говорили, "вольным стрелком" и
искал любых литературных заработков. В журнале "Вопросы литературы" мне
предложили делать интервью с мастерами слова. Я обрадовался и как-то быстро
и весело приготовил интервью с Павлом Григорьевичем Антокольским. Работать с
ним было чудесно. Павел Григорьевич бурлил. Он вдохновенно сам себе задавал
вопросы и не ленился на них отвечать. Интервью наше напечатали, приметили,
где-то перепечатали, на какой-то язык перевели -- вполне успешное начало. Но
после этого дело застопорилось. Никак не мог договориться с журналом, с кем
из писателей готовить следующий материал. Мне вяло предлагали что-то, я вяло
отказывался. Но вот наконец раздался звонок, из-за которого сейчас, через
двенадцать лет, взялся я выступить в роли мемуариста:
-- Любишь ли ты Соколова-Микитова?
Нет, один-одинешенек, сам по себе я к Соколову-Микитову не поехал. Я
пригласил с собой Лидию Васильевну Прозорову. С нею мне было поспокойнее.
Человек добрый, простой, уравновешенный, Лидия Васильевна была к тому же
величайшим мастером стенограммы. Вместе с нею мы уже бывали у Антокольского
и вполне спелись, несмотря на то, что разница а возрасте составляла примерно
тридцать лет. Лидия Васильевна в угловатом длинном пальто и вязаном берете и
я в обязательной тельняшке -- - это был приятный глазу дуэт.
В какой-то мере Лидия Васильевна была моим щитом. Ее серьезный взор и
деловитость защищали от подозрений в моей излишней молодости. А в случае
чего из моих невразумительных вопросов Лидия Васильевна могла выжать вполне
приличную стенограмму.
Дверь нам открыла жена Ивана Сергеевича -- Лидия Ивановна и, пока мы
мялись в прихожей, мягко прикрикнула в дверь комнаты, что была напротив:
-- Ванечка, "Вопросы литературы".
Из комнаты послышалось одобрительное бурчание:
-- Ну, что ж. Это хорошо.
Мы вошли и видели Соколова-Микитова. Он сидел в кресле почти напротив
двери, а справа от двери стоял низенький диванчик, на котором мы и
устроились.
Пока знакомились, пока Иван Сергеевич радовался, что оказался в
обществе двух Лидий, я мельком огляделся и понял, что в комнате очень темно.
Глухие тяжелые портьеры закрывали окно от дневного света. Мелкие предметы
рассмотреть было трудно, и я вперился в хозяина.
Так бывало и потом, когда я приходил к нему. Я не успевал рассмотреть
комнату, а глядел на Ивана Сергеевича. Он притягивал взор и насыщал его.
Разглядывать какие-нибудь предметы было уже нелюбопытно.
В тот первый день я увидел Ивана Сергеевича таким, каким видел и во все
остальные наши встречи. Он был в глухом темном халате, в ярких
противоестественной зелени защитных очках, в берете, таком же темном, как
халат. Сидящий на его голове не слишком франтовато, берет этот выглядел
академически, профессорски. По форме он не являлся беретом, а двигался от
берета по направлению к шапочке кардинала.
И халат казался особым. Он был толст, как пальто. Я сразу
