мной и уличной шпаной.
Голова и ботинок -- вот предметы, которые я предоставил Милорду, но
частично голова моя была занята и другими предметами. Я готовился в
институт.
Все в нашем дворе, конечно, понимали, что в институт мне в жизни не
поступить. Понимал это я, понимал. это и брат мой Боря, понимали школьные
учителя, разве только Милорд ничего не понимал. Но, пожалуй, даже и он
догадывался, что человек, который носит на голове гладкошерстного
фокстерьера, вряд ли поступит в педагогический институт.
Но жил на свете Владимир Николаевич Протопопов,, который не понимал,
что я не поступлю. Он понимал, что я поступлю, и мне было неловко знать, что
я провалюсь и подведу Владимира Николаевича Протопопова.
Владимир Николаевич был великий учитель. Преврлтить двоечника в
троечника для него было пара пустяков. Один только вид Владимира Николаевича
-- его яростная борода и пронзительный взгляд -- мгновенно превращал
двоечника в троечника.
Когда же Протопопов открывал рот и слышались неумолимые. раскаты,
новообретенному троечнику ничего в жизни не оставалось, кроме последней
мучительиой попытки превращения в четверочника.
-- А дальше уже от бога, -- решал обычно Владимир Николаевич.
Брат мой Боря, тяжелейший в те времена двоечник-рецидивист,
рассказывал, как Владимир Николаевич Протопопов впервые вошел к ним в класс
поздней осенью сорок шестого года.
Дверь их класса вначале сама по себе затряслась.
Она тряслась от волнения и невроза. Она чувствовала, что к ней кто-то
приближается, а кто -- не понимала. У нее дрожали зубы, ее бил озноб, и с
грохотом наконец дверь распахнулась.
Мохнатейшая шапка-ушанка, надвинутая на самые брови, из-под которых
блистали пронзительные стальные глаза, возникла в двери -- и явился
Протопопов.
Он был, как я уже подчеркивал, в шапке, а на правом его плече висел
рюкзак. Кроме того, он был в черном костюме и в галстуке, но именно шапка и
рюкзак вспоминались впоследствии, а галстук и костюм позабылись.
Стремительным и благородным каким-то полушагом-полупрыжком Владимир
Николаевич достиг учительского стола и грозно провещился:
Как с древа сорвался предатель ученик...
Ученики, которые успели встать, что6 поприветствовать учителя,
остолбенели у парт своих, те же, что встать не успели, так и. замерли в
полусидячем-полустоячем положении.
Владимир Николаевич между тем впал в тяжелейшую паузу. В глазах его
было предельное внимание. Он явно следил, как срывается ученик-предатель с
воображаемого древа и летит в бездну.
Бездна эта была бездонна,
