пеклись и огонечек светил.
В Москве среди разных суетливых городских дел я вдруг вспоминал порою
Женьку.
Я видел, как стоит он в шапке с помпоном, как засыпает снегом его сруб,
и гадал, сколько еще венцов успел оя срубить. Опять объявлялась в душе
бессильная тревога.
-- Да ведь он рубит баньку, -- успокаивал себя я. -- Наверно, уже вывез
и продал.
Потом я узнал, мне рассказали, что Женька так и остановился на
четвертом венце. Четвертый венец оказался его пределом. Пятого он не
начинал.
Выпал снег. Настали холода, а у него все четвертый венец, постель из
рваных одеял и кусков толя.
Снега заваливали берега озера. В рваном свитере и в шапке с помпоном
Женька бродил по дороге, просил соли и спичек.
Глубокой зимой приехала милиция в полном уже составе, и Женьку куда-то
отвезли.
Сруб в четыре венца простоял до весны, а весною на плоты растащили его
туристы.
КРАСНАЯ СОСНА
Тогда-то, в феврале, на набережной Ялты, в толпе, которая фланирует меж
зимним зеленым морем и витринами магазинов, я увидел впервые этого человека.
В шляпе изумрудного фетра, в светлом пальто с норковым воротником,
очень и очень низенького роста, в ботинках на высоких каблуках, он брел
печально среди толпы, опустив очи в асфальт, а толпа вокруг него бурлила и
завивалась. Особенно любопытные забегали спереди, чтоб осмотреть его, другие
шли поодаль и глаз с него не спускали. Причиною такого любопытства была
кукла, огромная, в полчеловека кукла, которую он влек за собою, обхватив за
талию.
Кукла склоняла свою русую голову к нему на плечо, и он шептал ей
что-то, не обращая на толпу никакого внимания.
Изредка маленький печальный господин останавливался у какого-нибудь
лотка с бижутерией или у газетного киоска, разглядывал товары, советовался
со своей спутницей и восклицал:
-- Это совсем недорого!
Спутница во всем с ним соглашалась.
И он покупал что-нибудь для нее. Я сам видел, как он купил янтарное
ожерелье, накинул ей на шею, покачал восторженно головой:
-- Это вам к лицу!
Кукла сделана была хорошо. Я отметил про себя и русые волосы, и розовые
щечки, цветастый плащ и ботики с розовыми бантами. Но слишком уж
приглядываться казалось мне неудобным. Иногда стыдно глазеть вместе с
толпою. Я прошел немного за человеком с куклой, стало мне за себя неловко, и
я отстал.
В ту зиму каждый день ходил я на этюды. Удивлял цветущий в феврале
миндаль, увлекали узкоголовые кипарисы, рассекающие море. Особенно полюбил я
старый город с его белокаменными переулками и ржавыми отвесными стенами,
укрепляющими и подпирающими горные
