поясняя свои мысли, и даже показывал на
пальцах что такое "ласковая терпимость". Почему-то эта самая "ласковая
терпимость" казалась огромной находкой моего практического ума.
-- Надо отметить еще и другое, -- настаивал я, чувствуя, что Генриэтта
Павловна согласна со мной не во всем. -- Во-вторых... надо отметить...
Отметить я более ничего не успел. За столиком, где сидела невнятная
толстуха, вызрел скандал.
-- Отойди! -- выкрикивала она.
Мужчина же, пришедший с нею, какой-то вроде мотоциклиста без шлема,
что-то яростно шептал печальному господину, который топтался у их столика.
-- Вы печалите, -- внятно говорил маленький господин. -- Вы печалите
меня. Огорчаете душу.
-- Отойди!
-- Не обращайте внимания, -- шепнул я Генриэтте Павловне. -- Сейчас это
как-нибудь уляжется. Хотите хересу?
-- Вы нарочно унижаете меня, -- слышался голос маленького господина. --
И зря, зря... Ладно, я уже сам расхотел танцевать с вами, буду танцевать со
своими ботинками.
Тут он быстренько скинул свои лаковые с высокими каблуками штиблеты,
прижал их к груди и заскользил в носках по паркету. К сожалению, он плакал.
-- Господи, -- вздохнула Генриэтта Павловна. -- Ну, дитя же, дитя...
Подбежали два официанта. Бесцеремонно, но... демонстрируя все-таки
ласковую терпимость, стали подталкивать его к столику. Подскочил и я.
-- Эта женщина, -- жаловался он, упираясь и бровью показывая на
толстуху, она не понимает и не может понять...
-- Генриэтта Павловиа скучает, -- уговаривал я.
Оглянувшись, я вдруг заметил, что какой-то человек подошел к Генриэтте
Павловне, дернул за волосы и, засмеявшись, отскочил в темный угол.
Он нуждался в немедленном наказании, и я побежал поскорее в этот темный
угол, оставив на миг плачущего господина. Но я не мог найти этот угол. Весь
зал состоял из таких темных углов, и в каждом смеялись и ели люди, вполне
способные дернуть куклу за волосы.
-- Отпустите, отпустите меня, -- говорил официантам господин с
бабочкой. -- Отпустите, а то я упаду.
Официанты твердо держали его за локти.
-- Отпустите, -- жестко приказал я.
Они отчего-то послушались, и маленький господин быстро и ловко надел
штиблеты.
-- У меня закружилась голова, -- рассмеялся он, беря меня под руку. --
Давно не танцевал.
Мы поспешили к столу, где маялась Генриэтта Павловна. Несколько минут
посидели молча.
-- Не люблю, когда меня хватают за руки, -- объяснил он мне и кивнул в
сторону Генриэтты Павловны. -- Она знает. Понимает это.
-- Генриэтта Павловна вообще на редкость разумна, -- заметил я. -- У
нее нет сестры или подруги?
