лучший рассказ -- "Для увеселения".
Журналы, радио, телевидение практически позабыли Бориса Шергина.
-- Радиоцентр детского вещания записывал меня два дня. Раньше я по
радио рассказывал много, потом там знакомств не стало... Телевидение хотело
снять меня, приходили раз... но они с тех пор никто не бывал...
На литературном небосклоне вспыхивали тогда и отгорали звезды разной
величины, они брали на себя все внимание бурлящего современного мира, а в
самом центре Москвы кое-как сводил концы с концами Борис Шергин.
Поразительно было равнодушие именитых писателей, летящих на гребне славы.
Его ведь знали многие, да позабыли.
А другие, к стыду нашему, не знали, не читали и даже не слыхали этого
славного имени, а если слыхали фамилию, то произносили ее неправильно
(правильно -- Шергин).
В те дни я ничего не знал, Борис Викторович не говорил мне о своих
"Дневниках". Об этом памятнике русской культуры будут еще много говорить и
писать. Мне же терзают душу горькие его записи:
"...Годами забрался, летами зажился. Имени доброго не нажил, дак хотя
бы "положения в свете" или запасу про черный день... Ничего нет. Ни
постлать, ни окутаться, и в рот положить нечего. Нет знакомого человека, у
которого не взял бы в долг, и, по-видимому, без отдачи... Иной раз встречу
заимодавцев своих. Что же... Без стыда рожу не износишь..."
Хорошо еще, что с ним был верный Миша -- Михаил Андреевич Барыкин. Они
прожили рядом очень много лет. Михаил Андреевич знал, что такое "дядя Боря".
Творчество Шергина было и главным смыслом его жизни.
-- Если уж я что не так,-- говорил он,-- то дядя Боря и за меня сделал.
Михаил Андреевич часто лежал в больнице, подолгу не бывал дома, но
возвращался всегда к дяде Боре.
Борис Викторович никогда не был женат. Все отцовское чувство отдал он
Мише, называл его "душевным собеседником", "племянником", хотя Миша был из
дальних родственников.
Михаил Андреевич играл на контрабасе, и бросала его судьба по разным
оркестрам. Так и жили они -- то Миша заработает на контрабасе, а вдруг да
Бориса Викторовича издадут.
Однажды Борис Викторович сказал мне:
-- Была такая газета -- "Культура и смерть".
Я засмеялся Я думал, что он шутит так, чтобы повеселить меня. Разговор
ушел в любимую северную сторону. Борис Викторович не стал разъяснять ничего.
Он понимал, что мне нужно шергинское, а это было другое. Впрочем, я
догадался, что речь идет о газете "Культура и жизнь".
И вот недавно писатель Сергей Михайлович Голицын, который знал и любил
Шергина, спросил меня:
-- А помните, как Борис Викторович называл газету
