укатился куда-то в сторону
железнодорожного депо.
Глава двенадцатая. "Взгляни, взгляни в глаза мои суровые..."
Дело пошло быстрее быстрого.
У Васи отобрали усы и мешок, сунули это все в несгораемый
шкаф и замкнули секретным ключом. Потом строго взяли за плечо
и отвели в какую-то мрачную комнату.
- Посидишь, - сказали и заложили дверь засовом.
Вот как повернулось дело. Никак не думал Вася, когда
приклеивал усы, что это его погубит. Никак не думал, что зря
сажает Матроса в мешок. Печальный стоял теперь Вася посреди
комнаты, узенькой, как шкаф-гардероб.
На деревянной лавке, которая тянулась вдоль стены, сидел
человек с лицом неспелого цвета и что-то мычал. Вася не сразу
понял, что человек поет, но постепенно стал различать слова:
Взгляни, взгляни в глаза мои суровые,
Взгляни, быть может, в последний раз...
Вася поглядел в глаза певцу, но ничего особо сурового в
них не увидел - так, серая муть, голубая чепуха.
- Ты кто такой? - спросил вдруг певец тяжелым голосом.
- А ты? - насторожился Вася.
- Чего? Кто я такой? Да если я скажу, ты умрешь от
страха! Меня вся Тарасовка знает! Понял? Туши свет!
- А меня все Сычи знают.
- Туши свет! Меня Рашпиль знает! Я знаешь кто?
- Кто?
Тут человек, которого знала вся Тарасовка, наклонился к
Васе и сказал таинственно:
- Я - Батон! Слыхал?
- Слыхал, - сказал Вася, хотя ничего подобного он раньше
не слышал.
- То-то! - грозно сказал Батон. - Туши свет!
- А я знаешь кто?
- Кто?
- Я - Вася Куролесов! Слыхал?
- Слыхал, - неожиданно сказал Батон и протянул руку: -
Здорово!
Вася подал руку, и тут же Батон сжал ее с оглушительной
силой. Вася поднатужился и тоже крепко сжал батонскую руку.
Тот еще напрягся, и Вася поднадавил. Они жали руки с такой
силой, что окажись там, внутри рукопожатия, медный шарик, он
бы, конечно, расплющился.
От напряжения рыхлое лицо Батона налилось кровью. Он был
и вправду похож на большой белый батон, одетый в брюки. Живот
его был кругл, а голова маленькая, как и полагается батону.
- Тебя за что взяли? - спросил он, отъединяя свою руку от
Васиной.
- За поросят.
- Я тоже, помню, как-то на телятах погорел. А сейчас сижу
по глупости: одному пинджаку рога посшибал.
- За что же! - спросил Вася.
- Он мне на ногу наступил.
Вася невольно поглядел на эту ногу и увидел, что нога
очень крупная, в ржавых ботинках на микропоре. Подробно
осмотрев ногу, стал Вася оглядывать комнату. Скучной оказалась
комната: стены ее окрашены были коричневой краской, а высоко
под потолком вполнакала горела маленькая электрическая
лампочка. Она немного помигала и потухла. И тогда Вася понял,
что на улице уже вечер, целый день прошел и принес одни
неприятности.
Стало совсем темно. Через узкое окошко не видно было
ничего, чуть-чуть в нем серело, и слышен был какой-то
невнятный шум и гудок далекой электрички.
"Погиб я, - думал Вася, ложась на лавку, - теперь никак
не докажешь, что я не вор. Матрос в мешке - вот что меня
доконало. Эх, грустные дела".
Вася представил,
